Източник: www.bg.rbth.com
(Продължение на 1 част)
Об её черте характера – великодушно помогать другим в их творчестве – со всей убедительностью свидетельствует такой пример. Из Москвы ей позвонил молодой учёный, которого назовём Михаил Михайлович. Он представился и рассказал, что мог бы приехать в командировку, чтобы собрать материал о местах, связанных с именем графа Н.П. Игнатьева. И спросил, могла бы она на месте помочь ему с поиском таких объектов. Калина без лишних слов согласилась. Познакомив Михаила Михайловича со всеми объектами в Софии, Калина выразила готовность отправиться с ним в Варну, чтобы и там продолжить поиски. Это путешествие надо было совершить по железной дороге. В ту пору этот вид транспорта в Болгарии переживал трудный период. Поездки на нём для пассажиров были связаны с серьёзными испытаниями. Особенно для людей немолодых. Тем не менее, Калину это не устрашило. В результате Михаилу Михайловичу удалось собрать богатый фактический материал, позволивший ему написать интересную работу.
Поездки на большие расстояния никогда её не пугали. Вот ещё один пример удивительной самоотверженности Калины, если речь идёт о наших двусторонних культурных связях.
В майские дни 1986 года в Мурманске был возрождён День славянской письменности, когда впервые всенародно после долгих лет забвения чествовали святых равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия. Идея возродить такой праздник, ежегодно отмечаемый в Болгарии, принадлежала мурманскому писателю Виталию Маслову и его коллегам. Через год на втором празднике в городе Вологде, перенявшем священную эстафету от мурманчан, В. Маслов в разговоре с журналисткой болгарской газеты «Антени» Калиной Каневой поделился своей мечтой о том, что в городе Мурманске, возможно, когда-нибудь будет установлен памятник Кириллу и Мефодию. Калина рассказала об этом в Министерстве культуры Болгарии. К практическому решению подключились руководители ЦК болгарской компартии. Идея стала явью. 3 марта 1990 года в День независимости Болгарии точная копия софийского памятника Кириллу и Мефодию как дар Фонда «1300 лет Болгарии» городу Мурманску была освящёна болгарским патриархом Максимом перед столичным кафедральным собором святого Александра Невского. Отсюда началось триумфальное шествие памятника на «КамАзе» по украинским, белорусским и российским дорогам. Пять тысяч километров преодолел памятник, с посещением Варны, Одессы, Киева, Минска, Великого Новгорода, прежде чем он достиг столицы Кольского Заполярья. От Киева его сопровождала Калина Канева. Везде эту экспедицию встречали торжественно с концертами и колокольными благовестами. В известном смысле этот акт можно интерпретировать как новое волнующее шествие с болгарской земли по славянским землям символических образов святых Первоучителей. Поздно вечером 17 марта памятник достиг Мурманска. А 22 мая, в День славянской письменности состоялось торжественное открытие первого в России памятника святым братьям Кириллу и Мефодию.
Другим центром притяжения творческой энергии Калины Каневой на долгие годы стал академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв. Весьма необычным, в известном смысле даже курьёзным, можно назвать её знакомство со знаменитым учёным. Вот как об этом рассказывает она сама:
«Когда меня спрашивают: «Кто вас познакомил с академиком Лихачёвым? Я отвечаю: Граф Николай Павлович Игнатьев… но и Михаил Юрьевич Лермонтов. Этот ответ звучит парадоксально. Но это точно так… Предстояло 100-летие Освобождения Болгарии. Я работала в газете «Антени»… Прибыла в Ленинград в апреле 1976 года в поисках «следов освободителей» и прежде всего великого русского дипломата – болгаролюба Николая Павловича Игнатьева... Но я любила Лермонтова, ещё будучи студенткой. Друзья помогли мне с посещением Института русской литературы (Пушкинского дома), чтобы «встретиться» в музее с Лермонтовым. Интервью о работе Института мне дал тогдашний учёный секретарь профессор Фомичёв. Я в порядке вежливости спросила у него: «Кто занимается болгаристикой?» Он мне назвал несколько имён. Но я признаюсь: никогда в студенческие годы и после того не увлекалась ни староболгарской, ни старорусской литературой. Классическая литература была моей силой и моей любовью. Я спросила, могу ли я с кем-то из них встретиться? Имела в виду не с кем-то конкретно из названных им и не в данный момент. Фомичёв на минутку вышел и вернулся, сияя от радости. «Вы знаете, – сказал он, – здесь академик Лихачёв и он готов вас принять». Я посмотрела на свои часы и увидела, что осталось пятнадцать минут до ранее назначенной встречи в Ленинградском университете с деканом филологического факультета. «О! я не могу, – ответила я. – У меня нет времени. У меня другая встреча». Вмиг исчез его сияющий вид. Он нахмурился и произнёс: « Ну, как хотите… Только вряд ли у вас будет другая такая возможность. Академик Лихачёв – очень занятый человек». Я ранее слышала это имя. Но не более того. И я не столько пожалела о том, что не увижусь с академиком Лихачёвым, сколько от огорчённого вида моего собеседника. Поэтому сказала примирительно: «Ну тогда давайте…». Я поспешила в открытую Фомичёвым дверь со своим огромным магнитофоном, который висел на моём плече, и со своей сумкой, в которой были фотоаппарат и прочие атрибуты, прихваченные мной в командировку на два-три дня. С порога я сказала: «Здравствуйте! У меня очень мало времени…» Не знаю, как вырвалась у меня эта фраза. У меня не было возможности и времени всё обдумать предварительно. Но человек напротив меня встал, улыбнулся, и я, словно заметила некий свет, о котором позже подумала: «Если у человека есть аура, то я её видела». Действительно видела какой-то свет. А человек напротив меня с жестом в сторону моего магнитофона, махнул рукой со словами: «Ну, тогда давайте!» Я включила магнитофон. Он не стал ждать моих вопросов. Начал говорить о патриархе Евфимии, о втором южнославянском влиянии, о вещах, которые я слушала, слушала и говорю сама себе: «Я не могу тронуться отсюда!» Так я была опьянена, околдована его голосом и от того, что он включился в мой темп, говорил быстро, чтобы не отнять у меня ни одной секунды. Он понимал, что я прибыла в Ленинград не из-за него. И спросил у меня, по какому поводу я здесь. Я сказала, что ищу следы освободителей. И тут на меня посыпались его советы: надо посетить такой музей, такой архив, встретиться с тем человеком, с другим. Я подумала, что если бы имела вторую жизнь, то и тогда не могла бы всего этого осуществить. Но две вещи мне всё-таки выполнить удалось. И это благодаря Лихачёву. Когда я уходила, он мне сказал: «Позвоните мне по телефону вечером». И продиктовал домашний телефон. Я, конечно, позвонила. Он мне сказал: «Завтра в девять часов в Эрмитаже вас будут ждать фотографии из коллекции о русско-турецкой войне, сделанные фотографом царского двора, вероятно, для императора Александра II. Вы сможете посетить также зал знамён».
Это было нечто невероятное. Было большой удачей. Впоследствии я поняла, что Дмитрий Сергеевич всегда искал возможность помочь, направить, организовать. И, конечно, для того, чтобы журналистка могла увидеть собственными глазами и вызвать в Болгарии интерес к материалам в архивах с целью их изучения болгарскими специалистами. В тот момент я не могла сделать копии этих фотографий. Но позже другими это было сделано. И фотографии появились на выставке в Софии. Это была первая моя встреча с Лихачёвым. А когда поняла, с какой личностью судьба меня свела, начались мои угрызения совести. Я укоряла себя, как я могла появиться перед ним и заявить, что у меня мало времени. Он мог бы обидеться. Но он был другим человеком. Он был интеллигентом. Таким интеллигентом, о котором он говорил, если ты интеллигент, это не значит, что ты обладаешь многими знаниями, а понимаешь других. Для него это было основным качеством интеллигента…»
Эта случайная встреча превратилась впоследствии в многолетнюю творческую дружбу между учёным и журналистом.
Минула два года. Калина всё думала: как же поступить? Поэтому, когда ей вновь удалось приехать в Ленинград, она включила в план командировки интервью с Лихачёвым. Он пригласил её к себе домой. Интервью длилось четыре часа. Разговор принял такой оборот, что едва ли не все темы были затронуты, которые в 1994 году она опубликовала в книге «Симметрия времени. Встречи и беседы с академиком Дмитрием Лихачёвым. Письма, автографы». В последующих многочисленных встречах с ним в Болгарии и в России Калина переживала незабываемые волнения. В 2000-х годах она выпускает повторное дополненное издание упомянутой книги в двух томах. Каждая встреча с академиком была наполнена смыслом и эмоциями. Лихачёв, по словам Калины, всегда мог создать атмосферу доверия, доступности и доброжелательности. Её не мог не волновать вопрос: чем объяснить тот феномен, что заслуженный академик открылся перед ней, обыкновенной журналисткой, такой обаятельной стороной своей искренней натуры? Недавно она нашла ответ на него. В его книге «Письма о добром и прекрасном» он пишет, что для него самое важное – это истина, неподкрашенная, истина естественная. Такая, которая выражается в незначительном и случайном. Калина убеждена, если человек выбирает истину своим постулатом, то он должен обладать мужеством и доблестью, чтобы её отстаивать, бороться за неё. По мнению Калины, это было основной характеристикой Лихачёва. При том что он был человеком тихим, скромным, благородным, с тёплым голосом, без всяких признаков агрессивности, тем не менее, Лихачёв постепенно превращается в своей стране и в Болгарии в образец поведения. В образец учёного, не кабинетного учёного, а прежде всего учёного-гражданина, общественника, борца за истину во всех её возможных проявлениях: в науке, в общественной жизни и во взаимоотношениях между людьми.
Она неслучайно связывает имя Лихачёва с именем графа Игнатьева. Они, по её мнению, оказались самыми большими болгаролюбами минувшего века. А объединяют их в этом Кирилл и Мефодий. В беседах академик Лихачёв всегда подчёркивал, что Кирилл и Мефодий своей азбукой, ставшей общей для нас, положили начало староболгарской и старорусской литературе. Болгары, по словам Калины, гордятся высокой оценкой Дмитрия Сергеевича староболгарской литературы, давшей начало старорусской литературе. Через неё пришло в Россию восточное православие. Гордятся высокой оценкой болгарской культуры и всем тем, что Лихачёв назвал «болгарским чудом». Когда ему вручали международную награду Кирилла и Мефодия он в своём выступлении впервые сказал:
– Плоть Болгарского государства создал Аспарух, его дух – Кирилл и Мефодий. И это государство духа, в котором сомкнутым строем стояли за болгарский народ язык, письменность, литература, не смогли победить чужеземные завоеватели.
Эта «держава духа» стала, в конце концов, той Сан-Стефанской Болгарией, которая возникла 3 марта 1878 года, благодаря договору, лично подписанному графом Николаем Павловичем Игнатьевым.
Что означает введённое Лихачёвым понятие «болгарское чудо»? Отвечая на него, академик поясняет, что огромная заслуга Кирилла и Мефодия и их учеников состоит в том, что они на основе болгарского разговорного языка создали такой литературный письменный язык, который смог передать много высоких философских понятий. Это с их стороны поистине гениальное дело. А «болгарское чудо» состоит и в том, что болгарский народ смог понять, оценить и приять это, как своё, и передать другим народам. Дмитрий Сергеевич восхищался тем, что в Болгарии развивалась гуманитарная культура. И он считал, что Болгария должна развиваться в этом направлении в условиях грозящей опасности технологического уклона в развитии человечества. По его мнению, если не будет гуманитарного начала, то возникает вопрос – уцелеет ли вообще человечество? Он всеми силами боролся против агрессии бездуховности. Лихачёв исходил из того, подчёркивает Калина, что если не обуздать бездуховность, которая сама по себе агрессивна, то человечество может погибнуть. Для него экология природы была важным моментом. Но он, введя в оборот понятие «экология культуры», прилагал свои силы в борьбе за неё на различных конгрессах и симпозиумах. Особенно в конце своей жизни, когда возглавил Советский фонд культуры. Когда Лихачёву кто-нибудь говорил: «Вы любите Болгарию больше, чем Россию». Он неизменно отвечал:
– Я люблю Болгарию, потому что люблю Россию.
В Болгарии он видел много общего в культуре, обычаях, языке, менталитете, что объединяет наши славянские, православные народы. Он любил Болгарию. Но и Болгария его любила и продолжает любить.
Калина на основе многолетней творческой дружбы с Лихачёвым нашла своеобразное метафоричное определение, которое выражает наиболее существенную черту этой личности – «рыцарь человечности, любви и истины».
В одной из бесед с Калиной, которую она, к счастью, смогла записать на магнитофон, Дмитрий Сергеевич раскрыл методологию своего понимания прошлого и настоящего.
«Прошлое, – говорил он, – это четвёртое измерение видимого мира… Одно осматривать город, не зная его истории, другое – зная её. Дом в трёх его измерениях может показаться нам высоким или низким… Ещё может быть красивым или нет, весёлым или мрачным, комфортным или неудобным… Однако перед нами предстанет целый мир, если мы познакомимся с историей этого дома, окружающей местности, её обитателей… Зная историю, мы всесторонне воспринимаем то, что нас окружает, – не как нечто неподвижное, возникающее перед нами в одночасье, а в его движении к нам. Наша современность раскрывается перед нами как динамичный мир, который движется по направлению к нам из прошлого, обнимает нас, пробуждает в нас разнообразные чувства и мысли, делает мудрее, обогащает опытом человеческой культуры, возвышает… И чем больше мы понимаем прошлое, среди которого мы живём (потому что прошлое среди нас), тем значительнее, богаче, красочнее открывается перед нашим взором всё то, что нас окружает…»
Калина Канева постоянно в работе. Она является автором многочисленных статей, исследований, репортажей, очерков в сборниках, журналах и газетах на болгарском, русском и других языках, сценариев для документальных фильмов.
Недавно в газете «Российский писатель» Калина Канева опубликовала эссе «Наследница Кутузова», посвящённое супруге графа Н.П. Игнатьева Екатерине Леонидовне. Она полюбила этот образ, изучая архивные материалы о герое своих произведений.
Эссе предваряется интригующим эпиграфом:
«… одним словом она могла завоевать Стамбул, а одной улыбкой – всю Азию».
Эту необычную гиперболу Калина встретила во французской оде, посвящённой «царице бала» – блистательной супруге российского посла в Константинополе Николая Павловича Игнатьева.
«А перед этим, – пишет Калина, – мне довелось увидеть её портрет. Он висел в небольшой рамке на стене дома её сына Николая Николаевича, который жил на софийской улице «Венелин», №11. Фотография приковала моё внимание какой-то загадочной силой. Я не могла не поинтересоваться, кто эта женщина?
– Это моя мать. Она сделала для освобождения Болгарии не меньше моего отца», – сказал Николай Николаевич.
Для читателя поясним, что речь идёт об одном из сыновей четы Игнатьевых. Николай Николаевич был офицером царской армии. Он командовал лейб-гвардии Преображенским полком. В ходе боёв во время Великой войны за личный героизм удостоен многих наград, в том числе Георгиевского оружия. После революции эмигрировал в Англию. Некоторое время жил у старшего брата Павла в Лондоне. Болгарский посол пригласил его на жительство в Болгарию. Знание нескольких иностранных языков помогало ему в работе в Национальной библиотеке в Софии систематизировать поступающую в библиотеку иностранную литературу. Умер Николай Николаевич в 1962 году.
Собирая по крупицам исторический материал о графе Н.П. Игнатьеве, Калина установила, что его супруга была дочерью «князя Леонида Михайловича Голицына, который входил в близкий круг поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. А мать Анна Матвеевна Толстая – в круг А. С. Пушкина. Александр Сергеевич до дней своих последних с почтением относился к ней и к её братьям за то, что «сохранили много доблестных кутузовских традиций, большое уважение к участию в общественной деятельности и горячую любовь ко всему, что связано со славой русского имени».
Николай Павлович, будучи в своё время самым молодым генералом, уже прославившимся своими успехами на дипломатическом поприще, влюбился в первую красавицу в Петербурге, правнучку великого Кутузова – княжну Екатерину Голицыну. Познакомившись с ней, он в письме представляет её своим родителям: «У неё твёрдый, решительный характер, умна, не легкомысленна, серьёзна и тактична, набожна, жива, обаятельна, подвижна и добра».
Любовь у них была взаимной. Они сумели сохранить её до конца жизни.
«Сохранили, – пишет Калина, – удивительную супружескую и духовную близость и взаимопонимание, высокое благородство, интеллигентность, человеколюбие и созидательность».
Екатерина Леонидовна была первой помощницей своему мужу, когда он в должности российского посла в Константинополе отстаивал интересы своей страны и защищал христианские народы на Балканском полуострове, порабощённые Османской империей. Красноречивы слова английского посла, написавшего в своём донесении:
«Эта опасная пара Игнатьевых стоит больше, чем несколько броненосцев».
Стараниями Николая Павловича в Константинополе была выстроена современная больница, в которой бесплатно лечились русские паломники и моряки, представители славянских и других народов, проживавших в Константинополе, лечились и турки. Канцлер Горчаков докладывал императору, что «русская больница была основана, организована и управлялась госпожой Игнатьевой».
Калина Канева сумела убедительно передать ту атмосферу, полную восхищения и одновременно раздражения, которую вызвало появление в Лондоне супружеской пары Игнатьевых. Император Александр II поручил своему послу посетить европейские столицы с тем, чтобы убедить правительства великих держав мирным путём решить Балканскую проблему. Повсюду, – пишет Калина, – Игнатьевых встречали с повышенным интересом. Премьер-министр Дизраэли докладывал королеве о своих впечатлениях: «Роскошная леди, мила, с которой, как говорят, можешь найти общий язык по любому вопросу за исключением случаев, когда речь заходит о напитках. Это совсем не в манерах русских дам. Если ей предлагают выбрать вино, херес или манзанильо, она всегда отвечает: «Да, что-нибудь…». Но никогда ничего не пьёт. При этом всегда очень спокойна, собрана и значит, в молодости непременно прошла хорошую школу светского воспитания. Светские львицы, когда услышали, что она едва ли не превосходит их красотой и общительностью, а, кроме того, и умением держаться, решили не сдаваться без боя. Леди Лондондери согнулась под тяжестью драгоценностей трёх объединённых семейств…»
Калине Каневой удалось разыскать в Москве и познакомиться со старшей внучкой Екатерины Леонидовны и Николая Павловича Магдалиной Николаевной Малевской – дочерью Николая Николаевича. Она рассказала Калине много интересных эпизодов, которые запечатлела её память о детских годах. Об этом Калина написала в упомянутой выше книге «Рыцарь Балкан…».
«Я помню, – говорила Магдалина Николаевна, – рассказы взрослых о том, как граф Игнатьев спасал на своём корабле преследуемых болгарских борцов за свободу. Или о том, как на балу, данном в Каире по поводу открытия Суэцкого канала, моя бабушка была самой красивой, и с ней танцевали самые высокопоставленные особы. Английская королева Виктория еле дышала от жары, а Екатерине Леонидовне, привыкшей к разным климатам, всё было нипочём. И в преклонном возрасте она была очень закалённой… Она была высокообразованной… Говорила и писала по-французски, как француженка, говорила и писала по-немецки, по-английски, по-итальянски, знала старо- и новогреческий. У дедушки был ужасный почерк, он страдал глазами, и поэтому все письма и доклады правительству писала она – была его личным секретарём».
Когда началась русско-турецкая война, – пишет в эссе Калина Канева, – Екатерина Леонидовна была готова отправиться на войну в качестве сестры милосердия. Но муж её остановил, поскольку «кто-то должен был смотреть за детьми (её мать была больна) и справляться с хозяйством в украинском селе Круподеринцы, где поселилась их семья после Константинополя». Она «верхом на лошади объезжала окрестности, собирала помощь для фронта, в Киеве организовала женские группы, которые встречали санитарные поезда, перевязывали и кормили раненых и продрогших от холода солдат, собирала для войск тёплую одежду и перевязочные материалы».
Своим кратким по размеру, но ёмким по содержанию произведением Калина Канева оставила нам потрясающий образец русской женщины-аристократки, наследницы великих русских фамилий, которыми всегда будет гордиться отечественная история.
Своё эссе Калина завершает проникновенными словами: «Судьба её не баловала, но не сломила. В 5-летнем возрасте она потеряла одну свою сестрёнку, в 17-летнем – другую, в 18 лет – своего отца, а в 22 года – своего старшего сына-первенца. Позже – морская пучина поглотила самого младшего, любимого сына Владимира во время русско-японской войны. Внезапно умер Николай Павлович 3 июля 1908 года. Она последовала за ним 7 мая 1917 года. Первая мировая война отняла у неё дочь Екатерину, которая посвятила свою жизнь милосердию. И как военная сестра милосердия она спасала раненых воинов в четырёх войнах, получила четыре креста за храбрость, добровольно участвовала в Балканской войне в лазарете Свято-Троицкой общины в Пловдиве».
В письме своей болгарской знакомой Марии Бурмовой – супруге первого председателя правительства Болгарии, Екатерина Леонидовна посылает фотографию дочери Екатерины, сопроводив снимок такими пророческими словами:
«…Она скончалась как воин на своём посту и до конца работала на санитарном поезде, в котором была старшей сестрой. Крепко верую, что настоящее недоразумение в политике Вашего правительства по отношению к вашей великой Освободительнице есть явление совсем преходящее, а не выражение народного чувства. У могилы верного друга Болгарии верю и надеюсь на лучшее будущее».
Сегодня, как мы знаем, в силу сложившихся геополитических обстоятельств эти слова, вероятно, звучат ещё более актуально.
Работая в архивах, Калина Канева обнаружила материалы ещё об одном весьма почитаемом в Болгарии русском дипломате – князе Алексее Николаевиче Церетелеве. Его вклад в освобождение Болгарии был не только как успешного дипломата школы графа Н.П. Игнатьева. Его донесения о зверствах турецких башибузуков во время Апрельского восстания болгар в 1876 году читал император Александр II. Он лично дважды докладывал императору на аудиенциях о тех ужасах, которые обрушились на болгарское население. В начале русско-турецкой войны Алексей Николаевич оставляет дипломатическую службу и поступает рядовым вольноопределяющимся в один из драгунских полков действующей армии. За проявленную храбрость он награждается четырьмя Георгиевскими крестами и производится в офицеры. А после войны возвращается на дипломатическую службу, принимает участие в переговорах и подписании Сан-Стефанского договора.
В июле 2019 года в селе «Церетелево», близ города Пловдива, благодарные болгары установили памятник российскому дипломату. Бюст изготовил и подарил селу знаменитый скульптор Зураб Церетели. Им же была изготовлена памятная плита, посвящённая А.Н. Церетелеву, которая установлена на улице, носящем его имя, в городе Пловдиве.
Калина Канева начала поиски места захоронения Алексея Николаевича. Ей удалось установить, что он был похоронен в родовом имении в селе Липяги Спасского уезда (ныне Спасский район Пензенской области) в ограде Троицкого храма. Калина сумела списаться с местным священником – отцом Константином Проскуряковым, который с прискорбием сообщил ей о том, что предполагаемая могила князя Церетелева находится в весьма запущенном состоянии: на одном из надгробий можно разобрать надпись «Церетелев». По словам священника, много лет назад могилу вскрывали, и будто бы в захоронении был офицерский мундир, а рядом лежала шпага. Знаки отличия на мундире давали основание предположить, что это могло быть захоронение князя Алексея Церетелева. Священник связывался с ректором Пензенского госуниверситета. Они договорились, что группа студентов исторического факультета проведет здесь археологическую работу с тем, чтобы привести в надлежащий вид могилу русского героя.
Читателю будет интересно узнать, что на этом кладбище захоронен также младший брат Алексея Николаевича, поэт Дмитрий Николаевич Церетелев. Он был другом известного философа Владимира Сергеевича Соловьёва, который, бывая у Дмитрия, постоянно посещал Троицкую церковь. После временного отхода от Православия В. Соловьёв в этой церкви приобщился Святых Тайн.
По словам священника К.Проскурякова, ныне село Липяги, к сожалению, относится к неперспективным. В нём проживает всего 7 человек в возрасте от 18 до 30 лет, а более половине всех жителей села – люди пенсионного возраста. Тем не менее, отец Константин не теряет надежды, что при заинтересованном участии властей это село может получить вторую жизнь.
Для того чтобы привлечь внимание российских дипломатов нынешнего поколения к проблеме восстановления памяти дипломата недавнего прошлого, которой, как принято говорить, положил свои силы на алтарь Отечества, Калина Канева намеренно опубликовала свой очерк о князе А.Н. Церетелеве в газете Министерства иностранных дел России «Наша Смоленка» №1, 2021г.
Хотелось бы верить, что в современном поколении российских дипломатов найдутся люди неравнодушные, и призыв болгарского писателя – большого и надёжного друга нашей страны, вызовет соответствующий отклик.
Калина Канева обладает неисчерпаемым творческим потенциалом. Некоторое время назад социальные сети распространили видео фильм, в котором она увлекательно рассказывает о своем знакомстве с академиком Лихачёвым и его творческом наследии. Работа в еженедельнике «Антени» давала ей возможность встреч и бесед со многими выдающимися и неординарными людьми, как в Болгарии, так и в других странах. Недавно она мне позвонила и сказала, что ей хочется поработать над книгой под условным названием «Клубок моей жизни». В её магнитофоне хранятся голоса Михаила Исаковского, Валентина Распутина, Виктора Астафьева и других писателей и учёных, кем гордится наша культура. Будем ждать появления её новых и талантливых произведений.
Анатолий Щелкунов